Личный поверенный товарища Дзержинского. Книги 1-5 - Страница 155

155

– Что будем делать, Николаич? – шёпотом сказал дед Сашка.

– Ничего, – ответил я, – будем ждать.

Минут через двадцать дверь открыли, и вошёл хозяин.

– Вы извините, – примирительно сказал он, – Изабелла раньше работала надзирательницей в женской тюрьме, и она даже меня иногда запирает в моей комнате. Привычка – вторая натура. Отучаю её, отучаю и все без толка. Прошу, сеньоры, машина готова.

Мы вышли во двор. Около крыльца стояла старенькая «испано-сюиза», сверкая надраенной медяшкой на ободах фар.

– Прошу, – сказал хозяин, открывая дверку.

Не лимузин, конечно, не лимузин, но ехать можно. Машина завелась с полуоборота и проворно поехала по пыльным пригородным дорожкам. Я слабо ориентировался в мадридских пригородах, но примерное направление движения выдерживал – общий курс на юго-восток от аэропорта.

Минут через тридцать мы подъехали к двухэтажной вилле с высоким забором.

– Все, сказал хозяин, – дальше вы сами. Скажите, что вы приехали от Изабеллы.

Мы пошли к воротам, а наш водитель развернулся и укатил в обратном направлении.

Ворота нам открыл здоровенный парень с внешностью боксёра, с переломанным носом и хмурым взглядом.

– Что они, все в Испании какие-то «квазимоды», – подумал я и сказал привратнику, что мы прибыли от Изабеллы. Парень кивнул головой и показал в сторону парадного входа на виллу.

Человек с военной выправкой открыл нам дверь. Мы вошли в прихожую.

– Здравствуйте, мы от Изабеллы, – сказал я, и у меня вдруг все потемнело в глазах.

Очнулся я от того, что услышал голоса спорящих людей. Я лежал связанный в какой-то темной комнате, а голоса раздавались из соседнего помещения, откуда сквозь щёлку пробивался лучик света от электрической лампочки.

Разговор шёл на немецком языке.

– Что ты все врёшь, – бубнил голос, – наступление началось не шестнадцатого, а семнадцатого. Я это точно помню. У меня сильно болел живот, и я пошёл в лазарет за порошками. Санитар, Вернер, вы помните его, такой рыжий и здоровый, дал мне порошок и записал в тетради, что выдал мне порошок семнадцатого.

– Нет, наступление началось шестнадцатого в восемь утра, а твой Вернер дурак, он все время дни путал, – горячился другой голос постарше.

– И не в восемь часов наступление началось, а в девять, к вашему сведению, – снова забубнил первый голос. – Я видел, как лейтенант Нагель смотрел на свои часы, и ясно видел, что часы показывали девять часов.

– У твоего лейтенанта всегда часы неправильно шли, – сказал человек со старшим голосом, – я говорю, что наступление было в восемь часов, значит в восемь.

– Вот люди, – подумал я, – война давно закончилась, и так ли это важно, в восемь часов или в девять началось наступление, а они из-за этого готовы вцепиться друг в другу в горло. Сейчас начнут обсуждать, сколько человек было в их взводе, двадцать пять или двадцать шесть человек.

– Ты, может, ещё знаешь, сколько человек было в нашем взводе, – ехидно спросил владелец бубнящего голоса.

– Конечно, знаю, – ответил голос постарше, – нас было двадцать шесть человек.

– А вот и нет, – обрадовался бубнила, – нас было двадцать пять человек.

Мне потом приходилось неоднократно слышать разговоры ветеранов, которые говорили ни о чем, пытаясь блеснуть проблесками памяти о том, какие у них были сапоги или подшиты ли были подворотнички перед боем. И все разговоры о войне, если их собрать воедино и попробовать подсчитать потери свои и противника, то окажется, что столько человек не было во всех воюющих странах вместе взятых.

Вдруг спорившие замолчали и вскочили, отодвинув табуреты или стулья, на которых они сидели.

– Герр Данкен, – стал докладывать бубнила, – привезённых задержали и связали, лежат в разных комнатах. Изабелла говорит, что между собой они разговаривали по-русски. Она была в «Голубой дивизии» (250-я пехотная дивизия вермахта «Голубая дивизия») и знает, как говорят русские. Что прикажете делать?

– По-русски говорили, – задумчиво произнёс тот, кого назвали Данкеном. – Того, что поначальственней, ко мне на допрос с завязанными глазами. Верёвки снимите, не варвары, наденьте наручники.

В наручниках рукам стало свободнее, кровь стала приливать к затёкшим запястьям и руки начало нестерпимо покалывать. Меня привели в какую-то комнату и посадили на стул.

– Кто вы такой и что вам нужно? – спросил Данкен.

– Я разыскиваю господина Миллера, – сказал я.

– А зачем вам господин Миллер? – спросил Данкен.

– А вот это я скажу самому Миллеру, – сказал я.

– На какую организацию вы работаете? – спросил Данкен.

– На этот вопрос я могу ответить только с разрешения господина Миллера, – твёрдо сказал я.

– Откуда вы знаете о господине Миллере? – спросил Данкен.

– Он сам написал мне письмо, – ответил я.

– Увести, – сказал кому-то Данкен.

Меня взяли под руку и увели, похоже, в ту же комнату где я был.

Какое-то время раздавались шаги Данкена, расхаживавшего по комнате. Похоже, что он что-то обдумывал. Затем я услышал, как с телефона подняли трубку и как начали набирать номер. Я напряг свой слух. Первый номер, похоже, пять. Второй – пять. Третий – два. Четвёртый – девять. Пятый – семь. И шестой – семь. 55–29—77. Мне пришлось долго тренироваться, чтобы научиться распознавать номера по трещанию механизма набора телефонного номера. На том конце провода подняли трубку, потому что Данкен начал говорить, но очень тихо и, вероятно, ещё и прикрывал рот и трубку рукой. Единственное, что мне удалось расслышать это слов «русская разведка». Потом Данкен ещё раз повторил слово «русская». Затем через минуту он положил трубку, выслушав данные ему указания.

155