Любой занюханный иностранец в России сразу превращается в элиту, перед которой готовы стелиться все. Это уже гены. Если запад начинает внедрять русское изобретение, то русские начинают кричать, что это они самые умные, а запад присваивает их мозги. Были бы мозги у русских царей и вельмож, то никакой запад за нами бы не угнался. А раз тямы нет, то нечего и воздух сотрясать по поводу утечки умов. Когда людей дома берегут и хорошо кормят, то от добра добра не ищут. Кто его знает, может, наступит такое время, когда в нашем Отечестве каждый человек будет пророком и мастером на все руки.
Описывать едущих в поезде пассажиров это попытка объять необъятное. Козьма Прутков никому не советовал этого делать, поэтому я тоже не буду этим заниматься. Там каждый человек своя книга. Когда у людей появятся деньги на приличный образ жизни, то сразу уменьшится количество общих вагонов или эти общие вагоны будут похожи на плацкартные или купейные. И люди будут одеты приличнее, и в вагонах не будет пахнуть туалетом, и люди будут передвигаться на ближние расстояния на автомобилях по ровным дорогам, а населённые пункты будут располагаться на расстоянии не более десяти километров друг от друга, и этих населённых пунктов будет столько, что трудно будет их пересчитать. И у каждого человека будет свой отдельный дом, и каждый человек будет заниматься своим делом и не только делом, он ещё будет обустраивать Россию. Только будет ли это? Есть большие сомнения.
По вагонам сновали «глухонемые», предлагавшие фотокопии немецких порнографических игральных карт и фотокопий красивых женщин на календарях. Порнография – это, конечно, слишком громко сказано. По нынешним понятиям это качественная эротика, но в те пуританские времена это расценивалось как совращение населения сексуальными извращениями.
На каждый состав было по одному два калеки без ног, передвигавшихся на тележках. У них были помощники с гармошками. Калеки были увешаны орденами, имели залихватский вид и совершенно не тужили о своём увечье.
– Граждане, братья и сестры! Подайте инвалиду Отечественной войны, потерявшему ноги на фронтах борьбы с немецко-фашистскими оккупантами, а я вам за это песню спою, – и хорошо поставленным голосом затягивал:
Я был батальонный разведчик,А ён писаришка штабной,Я был за Расею ответчик,А ён спал с маею жаной.
Окультуривание пассажиров было поставлено на широкую ногу. Кто все это организовывал, обеспечивал сопровождение и защиту бездомных и увечных людей, собирал выручку, платил зарплату и нужно сказать, что при сердобольности многонационального населения России выручка убогих составляла внушительную сумму.
Впереди нас по проходу вагонов шёл молодой человек, лет двадцати пяти, в расстёгнутом светлом пиджаке с медалью «За отвагу», розовой рубашке с расстёгнутым воротником, уложенным на лацканы пиджака. Как бы качнувшись и потеряв равновесие, молодой человек упал на колени какой-то женщине, сидевшей на лавке с краю, быстро встал и пошёл в тамбур.
– Ворюга, – сказал дед Сашка, – сейчас в тамбуре рассматривает добычу. Пошли, Николаич, вернём деньги женщине.
В тамбуре стоял парень и зубами развязывал узел платочка. Наконец узел развязался, и на пол упали свёрнутые в трубочку деньги. Немного и, вероятно, последние, раз спрятаны так, подальше.
– Чего уставились, – сказал нам парень, – идёте и идите, целее будете.
– Верни деньги женщине, – твёрдо сказал я.
– Дяденьки, – заныл парень, – не трогайте меня, я студент, денег нет, три дня емши, – и вдруг парень сунул руку в пиджак, вытащил какой-то ножик и бросился на меня.
Я приготовился перехватить его руку, но вперёд меня выскочил дед Сашка с вытянутой рукой.
– Н-н-но, не балуй, – сказал дед и вдруг парень весь скривился, изо рта начала капать слюна, нож выпал из рук и было видно, что его скрючивает. Руки остановились в положении, когда человек хотел взять два яблока и вдруг потерял подвижность. Позвоночник искривился, на спине проступил горб, и парень стал припадать на левую сторону. Около нас сидел инвалид с явными признаками заболевания полиомиелитом.
– Ты чего это так? – спросил я деда Сашку.
Дед ничего не ответил, делая какие-то пассы руками.
– Слушай ты, человеческое подобие, – сказал старик парню, – ты таким будешь до тех пор, пока люди тебя не простят, пока ты не перестанешь им зло делать. Вот тогда найдёшь меня, и я снова сделаю тебя таким, как все. Ты меня понял?
Я не знаю, понял ли вор деда Сашку, потому что глаза его не выражали ничего. Возможно, что с течением времени до него дойдёт сказанное, и что его снова будет крючить, когда он займётся воровством.
Дед Сашка завязал деньги в платочек, вошёл в вагон и крикнул:
– Кто тут в тамбуре деньги потерял?
Подскочили все и стали проверять потаённые места, где они прячут деньги. Сильный вопрос для того, чтобы узнать все заначки у людей. Ограбленная молодуха заголосила:
– Ой, ограбили, люди добрые и платочек этот мой.
– Так бери свои деньги, – великодушно сказал дед и отдал ей платочек.
– Вы его держите, люди добрые, а я пока деньги проверю, все ли отдал этот ворюга, – запричитала молодуха.
Несколько доброхотов, которые молчали при появлении настоящего вора, схватили деда Сашку. Дело принимало дурной оборот. Скажи сейчас молодуха, что не хватает денег и над нами будет устроен суд Линча с той лишь разницей, что нас не повесят, а выкинут на полном ходу из поезда. Как всегда, бояться нечего, не уголовник деньги принёс, а вполне благопристойный и законопослушный гражданин. Я уловил взгляд молодухи и многозначительно провёл ногтем большого пальца себе по горлу. Молодуха поняла мой красноречивый жест.