За день до моего отъезда я сидел в гостиной дома отдыха у камина и задумчиво смотрел на огонь. Мне кажется, что всем нравится смотреть на огонь. Это передалось нам от наших предков, которые жили в пещерах и огонь был для них спасителем и кормильцем. Они смотрели на него и старались разгадать суть мироздания и смысла их жизни.
На электропроигрывателе стояла пластинка с шестью лирическими пьесами для фортепиано Эдварда Грига. Слушателей было немного. Двое мужчин, в том числе и я, и одна пожилая женщина, сидевшая с вязанием в уголке.
– Хороший мадригал, – обратился ко мне сосед.
Мне хотелось сказать, что это вовсе не мадригал, но я вспомнил слова Мюллера, передавшего мне пароль.
– Я вовсе не Гогенцоллерн, чтобы разбираться в мадригалах, – сказал я, улыбнувшись.
– Пойдёмте, постоим на свежем воздухе, – предложил мне человек с паролем.
Мы вышли на террасу. Вечер был не холодным, да и одеты мы были тепло.
– Ваша главная задача в Аргентине, – сказал мой собеседник, – создание сети банковских вкладов на предъявителя, где будут размещены средства, присылаемые из Рейха и из других стран. Вы работаете в одиночку. В случае повышенного внимания спецслужб Аргентины к вам, вы вступите в контакт с людьми, список которых вам передаст ваш шеф. Работа очень важная и кропотливая. Мы надеемся на вас. Пожелаю вам успеха на новой работе. Да, кстати, возьмите вот эти фотографии. Для этих людей нужно сделать надёжные местные документы.
С этим мы и разошлись. Я посмотрел на фотографии. Это были фотографии для документов Бормана и Мюллера.
Похоже, что крысы начали бежать с давшего трещину в корпусе корабля. Задание, данное мне, снова угрожает моей жизни. По идее, я должен сообщить об этом Миронову. Миронов сообщает в Центр. Центр в интересах пропаганды и гласности о преступлениях фашизма, внесения разлада в ряды германских союзников предаёт гласности эти данные. В итоге я буду ликвидирован сотрудниками либо гестапо, либо сотрудниками бывшего сослуживца Вальтера Шелленберга. Хорошо, если просто шлёпнут, а то ещё привезут в Германию и устроят показательную казнь. Нет, все-таки шлёпнут, чтобы не было никакой гласности.
Прощание с Ирэн было коротким и бурным. Мы оба понимали, что наша встреча не будет иметь продолжения, и мы не были ничем связаны, кроме чувств, которые выветрятся на ветру времени.
– Трижды прав был герр Александер, когда говорил, что в моём ведомстве есть советский агент, – Мюллер нервно ходил по кабинету и тряс правой рукой, как будто оратор на митинге. – Об этом практически никто не знает, но вам я скажу, чтобы вы никому не вздумали верить ни в нашем ведомстве, ни в других. Как я хотел начать повальную проверку своих сотрудников, да интеллигентность, которую я получил с должностью, подвела. Вилли Леман оказался советским агентом!
– Начальник отдела 4Е1? – переспросил я.
– Он, бывший моряк, служил в криминальной полиции и больше тридцати лет на контрразведывательной работе, – Мюллер, похоже, назубок выучил дело Лемана. – В 1929 году сам предложил свои услуги Советам. Конечно, за деньги, тогда всем жилось плохо. Дали ему псевдоним «Брайтенбах». По их заданию в 1933 году стал членом НСДАП, а в 1934 году вступил в СС. В 1936 году за особые заслуги награждён портретом фюрера с личным автографом. Гауптштурмфюрер и капитан полиции. Вы представляете, что мог выдать русским начальник отдела контрразведки на военно-промышленных предприятиях Германии? В 1938 году Сталин стал уничтожать свои заграничные резидентуры, и связь их с Леманом была потеряна. Два года этот человек был нормальным сотрудником гестапо, а в сороковом году подбросил в советское посольство письмо с просьбой восстановить связь. Вот и подумайте, нужен был Советам такой агент, если его информация нигде не используется? Неужели Сталин от него не узнал, когда мы нападём на них? Знал, а что толку? Для всех Леман погиб на боевом посту, выпал из поезда Берлин-Варшава. Светлая ему память. У вас разговор состоялся?
– Да, состоялся, – доложил я.
– Я надеюсь на вас, коллега Казен, – сказал Мюллер и пожал мне руку, – заканчивайте свои дела, оформляйте документы и выезжайте морским путём. Хороший двухнедельный круиз никому не помешает.
Пока шло оформление документов в МИДе, вопрос согласования кандидатур дипломатов занимал не меньше месяца, я вызвал Миронова на экстренную встречу.
– Брайтенбах разоблачён и ликвидирован, – сразу сказал я Миронову.
– Как, – удивился он, – а его связи?
– Если бы он выдал свои связи, то вместо меня здесь бы сидел Мюллер, – сказал я.
Видно было, что Миронов несколько растерян. Он сидел и думал, напряжённо вспоминая сегодняшний день и определяя, какие моменты ему должны были показаться подозрительными.
С другой стороны, вряд ли Миронов доверял мне как представителю той организации, в которой работал его агент, и которая уничтожила его. А, может, думал он, что его разговор со мной записывается для предъявления ему доказательных обвинений. Какие обвинения, если идёт война, если погиб человек, которого ты считал своим другом?
– Ты не забудешь нашу последнюю встречу в Москве, – спросил он, намекая на то, что он тогда в какой-то мере способствовал моему благополучному возвращению на германскую сторону.
– Ты меня в чём-то подозреваешь, – спросил я.
– Что ты, – ответил Миронов, – просто у меня сегодня очень насыщенный день и мне нужно идти. Как только всё успокоится, мы встретимся с тобой снова.
– Хорошо, – сказал я и Миронов ушёл.